陳氏太極拳

поиск:

Тайцзи цюань стиль Чень

 Главная страница » Цветы корицы, аромат сливы - продолжение
Главная
Особенности школы Чэнь
Цзянь в чэнь тайцзи-цюань
Трактат о принципах тайзи
Мастер Чень Факэ
Семья Чэнь Факэ»
Подвиги Чэнь Факэ»
Оборона города Вэньсянь»
Демонстрация боевых искусств»
Мастер Чень Цзыцян
Биография Чень Цзыцяна»
Видео
Статьи
Чэнь Чансин. Основные понятия тайцзицюань
Тайзци-цюань стиля Чэнь
Цигун. Советы начинающим
Положение тела в занятиях цигун и ушу
Регистрация
Контакты
Поиск
RSS 2.0

Архив

 Март 2020 (1)
Август 2012 (1)
Январь 2012 (1)
Сентябрь 2011 (1)
Август 2011 (1)
Июль 2011 (1)

Цветы корицы, аромат сливы - продолжение

***

Сюэли так много копировал и приносил домой из архива, что скоро у него образовался завал бумаг. Как-то, когда он разбирал документы у себя на столике, к нему в комнату прокралась, напрыгнула и обхватила его сзади някающая Саюри. Заглянула ему через плечо.
 - Ой, Курама Тэнгу! Ня! Кавай...
 - Погоди. Это не ня и не кавай, - одернул ее Сюэли, отбирая ксерокс с фотографии японского военнопленного, который он снял в самом начале своей работы в Чертоге. - Это военный преступник. И это не... подожди, как ты сказала?
 - Это Курама Тэ-энгу, - капризно заныла Саюри. - Я зна-аю... Он такой же в фильме... И в старом, и в новом... С Номурой Манса-аем...
 - Что значит "такой же"?
 - Ну, так же одет... и глаза такие жуткие... Курама Тэнгу в нескольких фильмах в такой одежде.
 - Да кто такой Курама Тэнгу? Как это пишется?
 - Лесной дух горы Курама! Демон такой!
Саюри кокетливо наваляла иероглифы соком по столу, одной рукой обнимая Сюэли за шею. Сюэли посмотрел на иероглифы, не удержался и начал ржать.
 - Тянь-гоу. Понятно. То есть и это вы свистнули у китайцев. Ну, нормально, я ничего другого не ожидал.
 - Нет, это была пьеса театра Но, очень древняя.
 - Ага, древняя. Древнее, чем царства Ся и Шан.
 - Ну, пусть мы и взяли у вас, а все-таки мы много придумали всего вокруг.
"Много придумали чернухи", - подумал Сюэли, но, не зная, как сказать по-русски 惊悚 jing song - "чернуха", вслух произнес лишь: - Много придумали странных и мрачных идей.
 - Послушай. Курама Тэнгу - это такой мститель. Он появляется ночью. И он помогает людям! С ним есть мистические ассоциации... можно так сказать.
Сюэли слушал, как ни странно, очень внимательно. На ксероксе фото был тот самый военнопленный, которого доставила в штаб разведка 5-й армии и который со странным торжеством поведал о том, что дедушка Сюэли продал им, японцам, то, что поможет им победить в войне. Что это - он не сказал. Больше он, кстати, вообще ничего не сказал, хотя у него, по-видимому, спрашивали. Сюэли пристально, тяжелым взглядом смотрел на Номуру Мансая на дисплее наладонника Саюри и напряженно думал, что это означает: Саюри некоторым образом "узнала" незнакомого ниндзя и назвала его Курама Тэнгу за общий облик. Она могла бы сказать что угодно, но у нее вырвалось именно это, а слово не воробей. Русские же разведчики объясняли, что взяли именно этого языка за экзотичность и нестандартное облачение. Решили, что такой может знать, соответственно, что-нибудь нестандартное. "А он и был из засекреченного подразделения "Курама Тэнгу", они же с собственной формой, со своими знаками отличия... Боже моё! Вот так они и выглядели!!"
 - Ня-я, - подлезла к нему под локоть Саюри.
 - Не ня, - сурово сказал Сюэли. - Но я могу согласиться, что это сугой. В некотором смысле.
У него забрезжила мысль: возможно, его дедушка был связан не с Квантунской армией вообще, а именно с отрядом "Курама Тэнгу"? Если Леша согласится, что это имеет смысл, это знание сузило бы поиск.
 - Тебе нравится Номура Мансай? - удивилась Саюри.
 - Да. Мне нравится Номура Мансай, - твердо сказал Сюэли. - Он молодец.

***

В Институте Конфуция Сюэли с учениками стали понемногу приближаться к теме "Бамбук и светлячки", которая была заявлена в качестве темы конкурсного сочинения в конце года.
 - Пишите, кто как умеет: "Когда древний правитель Шунь умер и был похоронен на горе Цзюишань, на берегу Сянцзяна... "Шунь", "цзю-и" и "сян" я вам напишу... жены оплакивали мужа на его могиле".
 - И заляпали кругом слезами весь бамбук, и он стал пятнистый?
 - Я к этому веду. Молодец, уже что-то читала. Да, в провинции Хунань вот такой есть пятнистый бамбук. Нет-нет-нет, здесь сверху элемент "белый". Помнишь шутку? 王 wang (князь) посмотрел на 皇 huang (император) и говорит...
 - "Что за радость быть императором? Вон, вся голова побелела!"
 - Уже помнишь. Хорошо. И вообще здесь иероглиф huang не нужен, даже правильно написанный. Подумай, что здесь уместно. Росший кругом бамбук от их слез покрылся пятнами. Да, и с тех пор пятнистый бамбук в литературе стал символом тоски по любимому человеку... Не надо второй раз слово "гора". И так понятно, что гора. Эти два иероглифа тоже не путайте. Для них есть мнемоническaя подсказка: 比 bi увещевает 北 bei: "Женились уже, для чего разводиться-то?". Видите - в bei словно бы двое отвернулись друг от друга с презрением?
 - Вэй-лаоши, ведь про бамбук и светлячков написано, наверное, очень много?
 - Вы даже не представляете себе, насколько много. К сожалению, в современном Китае, когда какой-нибудь авангардный, эпатажный литератор захочет написать что-нибудь свежее и оригинальное, обычно выясняется, что все это уже было написано, обсосано эпигонами, спародировано и потеряло свою актуальность... приблизительно в третьем-четвертом веках до нашей эры, - медленно сказал Сюэли, тщательно подбирая слова.
 - А по какому же принципу вы... как вы выбираете, что нам дать в диктанте?
 - "Ученый муж весь в книги погружен. Их очень много есть, но достоверней и надежнее всего, он думает, лишь основные шесть канонов", - сказал Сюэли.
Диктанты он всегда давал из головы.

 

Как-то Леша застал репетицию сцены, в которой студент Чжан дает взятку коменданту общежития, где живет Ин-Ин, чтобы тот выделил ему там комнатку. Сцена, разумеется, точно повторяла разговор студента Чжана с настоятелем монастыря Пуцзюсы из "Западного флигеля", о том, нельзя ли ему снять в монастыре келью для занятий. Там это тоже было благовидным предлогом для того, чтобы приблизиться к Ин-Ин.

 - В платочке этом шёлка цзяосяо
Подарок самый скромный. Речи нет,
Чтоб впору рангу вашему пришёлся.

 - Эге, да тут пять лянов серебра!
Приличьям дань немыслимо щедра.
Сейчас на кухне два словца скажу -
И мигом нам чайку сооружу.

 - Зачем так хлопотать из пустяка!..
А тут нам хватит закусить слегка.

Сюэли развязывал огромный узел. Коменданта играл Сюй Шэнь, полезник (с кафедры геологии и геохимии полезных ископаемых). Они с Сюэли спелись до невозможности и, садясь за импровизированный столик, изображали, как выпивают вместе примерно три даня - точно, что не чая, - постепенно расстегивая рубашки и снимая туфли.

 - Так вот, почтеннейший, войдите в положенье:
Вы знаете, в каком пренебреженье
У нас наука и ученый труд:
Ведь в комнате моей, как в зале Будды,
Повсюду это... пыльных свитков груды,
Но в шуме постоялого двора
Не почитаешь книгу до утра!
Усердье есть, желанье заниматься,
Но вот пришлось жестоко обломаться...

 

- Кто это написал? - на сцену выскочил Ди и выхватил у Сюэли бумажку с текстом. - Неужели вы не чувствуете стиля? Что за люди!
 - Оставьте, - сказал Леша. - Пусть будет... поэтическая вольность.
Ди обернулся, с некоторым недоумением посмотрел на него, задумался и потом кивнул. "Ну что ж". Ему была свойственна редкая гибкость ума.
 - Если б я занял здесь скромную келью,
Разве бы я предавался безделью?
Нет, занимаясь прилежно весь день,
Скоро прошёл бы в ворота Лунмэнь.
Ночные бы часы мои текли
Над "Общим описанием Земли",
- они пили, разложившись на томе "Общей геологии" Короновского, -
Проникшись благочестия уроком,
Не громыхал бы за полночь хард-роком,
И не в пример иным, что хлещут спирт,

(В сторону) Я тихо развернул бы скромный флирт.

 

- "Замутил", - предложил Ди. - Как поэтическая вольность.
Леша был в таком восторге от увиденного, что отвел Сюэли в сторону и спросил:
 - Слушай, а у вас нормально все с ролями, люди не нужны?
 - Эм-м... Хочешь быть скинхедом? - осторожно предложил Сюэли.
 - Да хоть кем. Слушай, а можно еще вопрос? - извини, конечно. Просто пришло в голову.
 - Да?
 - У нас, когда играют китайцев во всяких капустниках, в шуточных номерах, в общем, если нужно изобразить китайскую речь, говорят тоненьким голоском что-нибудь типа: "Сяо-мяо, мяо-сяо"...
Сюэли удивленно поднял брови, но промолчал.
 - Так вот: а как для вас звучит русская речь - со стороны? Если не знать русского?
Сюэли на мгновение задумался.
 - Вот так: Сэ-сэ-сэ-сэ-сэ-сэ-сэ-сэ-сэ..., - сказал он очень монотонно.
 - Мда. Тоже ничего хорошего. Хвалиться нечем, - заржал Леша. - Знаешь что? Вот так и должны разговаривать скинхеды. Вся их шайка. Это будет справедливо.
Пожав ему руку, Сюэли вернулся на сцену - не отрепетировано было последнее таошу в цзацзюй. Студент Чжан отказывается последовательно от всех предлагаемых комендантом комнат, так как хочет поселиться не просто в одном общежитии с Ин-Ин, но и как можно ближе к ней. "Западный флигель" без изысков заменен был "западным сектором".

В трепете я иду следом за вами,
Не передать это чувство словами -
Связка ключей, что у вас в рукаве,
Перенесёт меня в царство Пэнлая!
Мне комнатушка сгодится любая
Что бы за дверь вы ни отперли мне,
Буду я счастлив вполне.
Слишком роскошно в восточных покоях -
Мне неудобно и слышать такое.
Жить возле кухни такому аскету, как я? -
Прахом пойдёт, я боюсь, вся аскеза моя.
В западном секторе есть небольшая клетушка -
Думаю, там-то моя и поместится тушка.

Леша зашел на самом деле не просто так. Он пришел пригласить Сюэли поехать с ним в поиск, а заодно и объяснить ему, что это такое.
 - Смотри: твой дед в 44-м перешел или пытался перейти советско-китайскую границу. Соответственно, как-то это событие могло быть зафиксировано. Ты ищешь, в общем, все что угодно о нем, так? Ну, тебе логично поехать в Любань, в Любанскую экспедицию. В поиск. Там просто соберется огромное количество людей, большинство - историки, каждый знает что-то свое. Где еще поспрашивать, если не там?
 - Уйти в поиск, - повторил Сюэли.
 - Да. То есть нет. Это не поиск мистического видения. Поехать со мной, еще там с людьми на Вахту Памяти, в Ленинградскую область. Это в апреле-мае. До мая еще подготовиться можно, короткую историческую справку я тебе хоть сейчас дам. А поскольку ты все равно кирпичи грузишь - значит, можно считать, физическая подготовка есть. Там что вообще происходит, в этих экспедициях? Мы находим останки бойцов, идентифицируем, если можно, и перезахораниваем. Почему конкретно Любань? В 43-м году там была неудачная Смердынская операция Ленфронта, десять дней, 18 тысяч убитых. Да, еще, извини, я твое сочинение прочел - ну, оно у тебя в комнате валялось. В прошлый раз, пока сидел, тебя ждал... Про войну. Ну, в свете этого сочинения я опять-таки думаю, что тебе логично поехать в Любань.

Сюэли повесил голову. Он так и не сдал это сочинение, оно ассоциировалось у него с позором.
 - Значит, большинство погибших под Любанью так и не было похоронено. В 60-е годы эту проблему решали косметическим путем - тяжелую технику, не поддающуюся вывозу, подорвали тяжелыми зарядами, перепахали все тракторами, сделали лесопосадки и рапортовали в стиле "непохороненных героев у нас нет". Как ты понял, лес там вырос очень своеобразный. Местные жители до шестидесятых на места боев просто не совались, с конца семидесятых в лесу завелись "черные копатели", а потом...
 - Кто такие? - спросил Сюэли.
 - Типа мародеров. Охотники за взрывчаткой, медалями, оружием времен войны. Для себя или на продажу. Ну, и примерно с того же времени стало оформляться поисковое движение. Конкретно Любанская экспедиция работает с 1989-го года, на Смердынском направлении - с 2002-го. До этого были другие еще места - Ржев, Тихвин, Ошта, Долина. На данный момент захоронено примерно пять тысяч человек, всего лишь, так что работы - непочатый край...
 - Значит, и я там что? Копать? - уточнил Сюэли. Он был не против копать, совершенно. Это даже сразу показалось ему каким-то естественным логическим завершением его странной поездки в Россию.
 - Там всякого народа много. Как кто-то сказал, ненормально высокий процент хороших людей на квадратный метр.
 - Живых?
 - Живых тоже. И вряд ли где-то еще в России знают историю Второй Мировой так, как там.

Лейтенант Итимура Хитоси обладал литературным даром. В официальный протокол, для рапорта, он записывал все очень сжато, сдержанно и по сути, но вечером при керосиновой лампе для себя описывал все случившееся в художественной форме. А поскольку вокруг него происходило отнюдь не цветение ирисов, он иногда подолгу искал слова. Лейтенант Итимура ставил лампу повыше, на коробку из-под трофейных бульонных кубиков "Магги", раскладывал походный письменный прибор, и кто бы уже ни бился в стекло этой лампы, он не обращал внимания. Иногда ему казалось, что бьются души умерших, но он не придавал этому значения. С тех пор же, как его бросило в водоворот исторических событий, он вдобавок смутно ощущал, что ведет записи не вполне для себя, а скорее как будущий историограф Японской империи. В конце концов, его командир, полковник Кавасаки Тацуо во время церемонии в храме Энгакудзи в Камакуре перед отправкой в Китай позволил себе произнести фразу: "А сейчас я сделаю несколько исторических замечаний". Конечно, это можно было понять в том смысле, что он введет в свою речь небольшой исторический экскурс, но можно было понять и так, что он, Кавасаки Тацуо, собирается сделать ряд высказываний, которые войдут в историю.
Итимуре казалось, что после войны, когда все нормализуется, он отстирает красную вязаную шапочку каменного будды возле своего дома, за подсолнухами на склоне, и наденет ее поровнее... Иногда ему казалось, что стоит отдать будде и ту полосатую юкату, если мать сохранила ее, продавая вещи... Иногда ему ничего не казалось.
Как будущий знаменитый историограф Великой Империи, Итимура сознавал свою ответственность и даже в самом жерле войны всегда старался разыскать тушь получше, которая мало выцветала и не смазывалась сразу от прикосновения мокрой руки. Это впоследствии дало возможность Сюэли и Саюри не так сильно напрягать глаза.

 

- Истринский отряд - один из сильнейших, опытнейших и старейших поисковых отрядов в Москве. Работает он преимущественно подо Ржевом, года, чтобы не соврать, с 87-го.
 - И там до сих пор есть что делать, подо Ржевом?
 - Там, подо Ржевом... как бы тебе сказать... на наш век работы хватит. Есть еще отряд, вернее, уже объединение "Экипаж" - ну, они специализируются по подъему техники, почти все железо в Дубосеково, музее Т-34 и на Поклонке - их работа. Кроме того, существует еще порядка сотни других отрядов, больших и маленьких. Работу их координирует последние четыре года Минобороны - козлы драные, волки позорные... До них неплохо обходились АсПО - Ассоциацией поисковых отрядов.
 - Я правильно понял, что отношение к Минобороны в целом скорее негативное?
 - А как еще, по-твоему, можно... Нет, а китайцы как относятся к своему Министерству Обороны?
 - ОБОЖАЮТ, - серьезно сказал Сюэли. Подумав, добавил: - УВАЖАЮТ.
 - Ты это серьезно, без иронии?
 - Вообще-то да, на полном серьезе.
 - Ты лично тоже?
 - Конечно.
Для Сюэли оставалось совершенно непонятным, непроницаемым в русских то, как они могли поносить все государственные структуры своей страны, по отдельности или же вместе со всем устройством, как никуда не годную систему, шутить весело на эту тему и смеяться, ничуть не стесняясь также и перед иностранцами. На занятиях по русскому языку они читали иногда "Вредные советы" Остера и прочли уже многие. В иных были понятны все слова, но было совершенно не смешно. Например: "Если твердо вы решили самолет угнать на Запад, но не можете придумать, чем пилотов напугать, почитайте им отрывки из сегодняшней газеты, и они в страну любую вместе с вами улетят". Никакой улыбки, полное недоумение, хотя преподавательница так и фыркала со смеху, а потом, подавив тяжелый вздох, подробно разъясняла, какие должны возникать образы, на чем строится здесь юмор... Зачем же так ругать собственную страну?.. Если это и так, то к чему же писать об этом? Нужно как-то... ну, работать, чтобы это все загладить и преобразовать. Он, как умел, донес эту мысль до Леши.
 - Хорошо. Давай тогда я сделаю каменное лицо и скажу так: Вахта Памяти - это комплекс поисковых экспедиций, ежегодных, по всей стране, координируемый военно-мемориальным центром Минобороны РФ.
 - Козлами драными, волками позорными, - тщательно прибавил Сюэли. - Нет, это я должен учиться смотреть на мир вашими глазами. И ты в этом прав. Но мне трудно прочувствовать эмоцию: ты же знаешь, слово "козел", шань-ян, в китайском языке не оскорбительно. Это никому не обидно. Гораздо лучше, если взять слово "черепаха"..., - он коротко поразмыслил. - Тогда лучше черепаха не 乌龟 wu gui, а 王八 wang ba.
 - Черепахи ван-ба позорные. Плюс поисковые мероприятия в архивах, это тоже часть работы поисковиков, потому что когда нашли медальон, заполненный - в смысле, можно разобрать кто-откуда, - начинается работа в архивах. Даже если просто имя-отчество, то... в принципе, какие части на местах этих боев были, уже известно, и по архивам нужно смотреть, проверять ФИО. А если известно, откуда призвали, это работа с местными военкоматами, и дальше уже поиск... Скажем, смотри: за последнюю экспедицию всего подняли 237 человек, медальонов нашли и расшифровали 9, и ещё 7 в обработке сейчас.
 - Это достойно восхищения, - твердо сказал Сюэли. - Это намного сложнее того, что делаю я. Я хотя бы сразу точно знал, что дедушкино имя - Ли Сяо-яо, что они переехали с бабушкой в Хунань из Пекина примерно в 1935-м году, что он пропал в 44-м, и мне один раз повезло уже с показаниями пленного, может быть, найду больше... Только в одном мне хуже, чем вам: я наверняка знаю, что чем больше найду, тем ужаснее будет на душе. Хотя Ди - удивительный человек, он верит, что тут можно как-то оправдаться...
Сказав это, Сюэли забеспокоился.
 - Прости, а ты уверен, что мне можно ехать? Если я там расскажу историю своего... поиска, - он с трудом выдавил это слово, - как ко мне отнесутся? Мне представляется, что ваша работа - это не то дело, которое можно делать грязными руками.
 - Ты знаешь, - только и сказал Леша, - там все предельно адекватны. Увидишь. Отнесутся к тебе спокойно. В поиск вообще не по родословной принимают
 - Боже моё, какие хорошие люди, - вздохнул Сюэли.
 - Да, люди очень хорошие - ну, специфика самого занятия. Пьют, правда, не по-детски. Обычный коктейль - спирт, чай каркаде, лимон, пряности. Градусов до 30-35 разводят. Пьют горячим.
 - Я однажды отхлебнул здесь случайно один напиток - у детей, дети играли... потом несколько дней..., - Сюэли с содроганием вспомнил себя в роли Ли Бо.
 - А, ну, мамонский чай тогда у тебя не очень пойдет, наверное.
 - Что это - "мамонский"?
 - А его няндомский отряд ввел в обращение, у них было прозвище "мамоны". Чай каркадэ с пряностями и спиртом, я же говорю.
 - А "няндомский"?..
 - Город Няндома.
 - Я узнал такое множество новых для себя и непонятных слов сейчас..., - задумчиво сказал Сюэли. - Да, постой.
Он полез в карман и вытащил фотографию япоского военнопленного. Скажи ему кто несколько лет назад, что он будет бережно носить с собой такое в кармане, он бы не понял.
 - Кавано... Кимицу... Кимура... в общем, одна японская подруга у меня это увидела и завопила, что это Курама Тэнгу. Оказалось, что это мифологический персонаж там, довольно известный. Появляется ночами, мстит за всех, обладает сверхъестественными талантами.
 - Он одет как-то, с ее точки зрения, по-кураматэнговски?
 - Да. Как ты думаешь, может быть, что это и есть форма отряда "Курама Тэнгу"?
 - Честно? - не представляю, как выглядело обмундирование "Курама Тэнгу". Я же тебе говорил, я не спец. Но если так, тебе нужно вытащить из списанных документов в дворницкой все, все, что там есть. Там же идет сейчас связанная с Японией армейская документация у тебя?
 - Даже прямо японская идет. Но Григорьич только меняет это все на японскую классическую литературу, так не дает. Пристрастился очень к квайданам, говорит, в белой горячке вот это и видишь, все точно описано...
 - Так оттащи ему быстро сто томов чернухи и забери все.
 - Это что - "чернуха"?
 - Ну, Кобо Абэ... Юкио Мисима... Это где все самоубились, съели друг друга, прогнили, полностью разложились и в таком виде куда-то пошли.
 - Великолепно! Это слово я очень искал в русском языке, но не было в словаре.

Хотя Аоки Харухико и присвоили наспех какое-то военное звание, был он человеком сугубо штатским, искусствоведом, и, в общем, даже и сейчас сидел напротив лейтенанта Итимуры в кресле и полировал ногти. Точнее, на самом деле он не полировал ногти, - все-таки не смел в присутствии полковника Кавасаки! - просто Итимура так для себя называл это его действие. Он скорее любовался ногтями и не смотрел прямо перед собой.
 - Не затрудняйте мне жизнь, - сказал Аоки полковнику. - Я подчиняюсь непосредственно доктору Накао Рюити, ему я и сдам в самом полном виде все свои материалы по этому вопросу.
И схлопнул веер. Выдернутый со студенческой скамьи блестящий студент Императорского университета в Нагое, Аоки действительно формально подчинялся непонятно кому и, в общем, мог позволить себе чистить ногти. Даже внутри небольшого отряда из подразделения "Курама Тэнгу", отправленного на континент, существовал раскол. Это было в полном соответствии с традицией. Нужно заметить, что в Японии 1910-40-х годов флот и армия представляли из себя едва ли не противоборствующие структуры, перед войной, году, кажется, в 1936-м, между командованием армии и флота в присутствии императора было подписано соглашение о совместных действиях. Тем не менее, флот имел собственную пехоту - СМДЧ, специальные морские десантные части, а армия строила себе для действий в прибрежных районах собственные авианосцы, и все это в условиях адской нехватки ресурсов! Взаимная любовь армии и флота получила свое окончательное воплощение, когда был создан отряд "Курама Тэнгу". На флоте с усмешкой говорили, что это типичный образец подразделения, подчиняющегося армейским структурам, - их почерк. Флотские технократы и прагматики такой ерундой ни за что мараться не стали бы. К этому времени они были заняты значительно более интересной и полезной вещью - они приводили в действие стратегию поражения. Вражда существовала также между новообразованным отрядом "Курама Тэнгу" и другими, ранее созданными подразделениями Квантунской армии; в лучших традициях, существовала она и между той частью "Курама Тэнгу", что оставалась в Японии, и той, что отослана была в Китай. Было бы удивительно, если бы раскол не затронул также и ту сравнительно небольшую группу специалистов, что была переброшена на территорию Китая. Армейские кадры сопротивлялись введению в состав группы штатских, но и избавиться от них не могли. Собственно, раскол произошел даже в душе Аоки Харухико, разделив ее на две враждующие между собой части. Что уж говорить об образованиях более крупного порядка!
Перед полковником Кавасаки никто обычно не сидел и не капризничал. Не взмахивал ресницами, не чистил от шкурки сливу. Поэтому полковник собрался и очень аккуратно построил фразу.
 - Все ученые дискуссии вы, разумеется, будете вести с доктором Накао Рюити, и ворох исписанной бумаги вы сдадите ему же. Я же забочусь о том, чтобы научная элита стояла немножко ногами на земле. На твердой почве. Вы сможете дать мало-мальски подробную информацию об Императорском театре теней?
 - Об Императорском театре теней я знаю все.

Ближе к зиме в архиве становилось очень холодно. Только один раз было тепло - когда случайно на воскресенье забыли выключить отопление. Обычно все ходили в одеялах и только по первому этажу. Другие этажи не отапливались вообще, поэтому туда никто и не заходил.
Сюэли принес дворнику несколько десятков книг Юкио Мисимы и, пока Григорьич копался в углу, быстро сложил из них на столе дырявую башню, как при игре в дженгу.
 - Сейчас я тебе из того угла дам, - предложил Григорьич с тем же выражением, с каким базарная торговка квашеной капустой говорит: "А вот с хренком я тебе из той бочки могу накласть".
 - Да-да, пожалуйста, - сказал Сюэли и ловко выбил пальцем "Золотой храм", так что он вылетел, не покачнув всего сооружения. Он стал примериваться к "Дому Киоко" - тот слабо держался, и его, наверное, тоже можно было вышибить без потерь для конструкции.
Григорьич шмякнул на стол гигантскую груду пыльных папок.
 - На них на всех гриф..., - забубнил он.
Сюэли сначала представил себе громадного, злобного, встрепанного грифа, который присаживается на эти папки, потом вспомнил другое, более актуальное значение этого слова.
 - "Совершенно секретно"? - привычно спросил он.
 - Нет. Тут... вот... "Переводу не подлежит".
 - Что? - подавился Сюэли. - Как?
 - Ну, тебе это все равно, я думаю. Бери. Тебе зачем перевод? Ты сам оттедова.
В который раз проницательный Григорьич оказался прав. Не зная японского, Сюэли узнавал процентов семьдесят иероглифов, игнорируя неприятную кашу флексий, выглядевшую как рассыпанные обломки не понадобившихся иероглифов, и приблизительно мог прикинуть, о чем текст.
Он сложил папки в рюкзак, откуда выгрузил перед этим дженгу из Юкио Мисимы, поблагодарил Григорьича и, уворачиваясь от несшейся на него поземки, побрел на заснеженную Красную площадь, к Ли Дапэну.
 - Долго ли нам ожидать того дня, когда многоуважаемый сюцай пройдет, так сказать, в Ворота Дракона и, как говорится, ступит ногою на голову черепахи Ао? - радостно поинтересовался сапожник Ли вместо приветствия.
 - Да не пройду я никогда первым на госэкзаменах, вы что!! - искренне обалдев, отвечал Сюэли.
Красная площадь была, как обычно, удивительно маленькой. Как первый раз она поразила своими игрушечными размерами, так и теперь это чувство не отпускало. Сюэли присел на деревянный ящик с обувными щетками и гуталином.
 - Вадим Сергеевич меня, вероятно, скоро убьет. Я как-то неудачно пошутил, сказал что-то вроде того, что Шань Хай Цзин, "Каталог гор и морей", - это исчерпывающий курс по общей геологии и минералогии. Получил за это сполна. С каким-то он меня сравнил... магом из детской книжки, я не понял. Кажется, не в мою пользу. С его рассказом об Индии. Сказал, что ему как научному руководителю хотелось бы сказать несколько нелицеприятных слов моим предшествующим учителям. И, по-моему, если бы я назвал Лао-цзы в качестве своего учителя, он как-то нашел бы, что ему сказать. Строго-настрого велел мне не участвовать в капустнике, не тратить время на репетиции, сосредоточиться на курсовой и минимизировать всё в моей жизни, что не связано с кристаллографией. Но я не могу бросить Институт Конфуция, потому что мои ученики без меня потеряются в бамбуке, и даже светлячки им едва ли осветят что-нибудь. Поскольку этот бамбук я, можно сказать, густо насажал своими руками, совестно было бы бросить. Немыслимо выйти из постановки - сейчас, когда у нас чуть-чуть начинает получаться! Если Ди находит на это время, так с каким же лицом я стану после этого отговариваться нехваткой времени? Если же перестану подрабатывать иногда - умру с голоду.
 - Вроде бы названы были всё дела, от которых отказаться нет никакой возможности. А точно ли перечисленное сейчас уважаемым сюцаем - это полный перечень дел, не связанных никак с кристаллографией? Не пахнет ли корица еще какой-нибудь сливой?
 - К величайшему счастью моему, имя Ся Цзинцзин означает "кристалл", следовательно, хотя бы то время, которое я отдаю ей, посвящено кристаллу безо всякого обмана. А что это живой кристалл, Вадиму Сергеевичу знать не обязательно.
Сюэли жалобно посмотрел на Ли Дапэна.
 - Тут никакой нет корысти.
 - Всегда рядом, всегда на ее стороне? - спросил Ли Дапэн.
 - Да, и достаточно далеко в то же время, чтобы невзначай не задеть рукавом, там, или коленкой.
 - Ого! Вот как... Избрав такую трудную долю, не сетуй на ерунду. Учитель на него не так посмотрел, не то сказал, - проворчал мастер.
Сюэли озарило такой радостью от скупого одобрения Ли Дапэна, что он поклонился ему до земли, подхватил рюкзак, как будто тот стал легче на десять цзиней, и двинулся легким шагом сквозь метель, которая к этому времени разыгралась совсем уже лихо.


 - Как вы можете являться на собрание штаба не в форме? - спросил полковник Кавасаки Аоки Харухико.
 - В нас стреляли во время нападения партизан, у меня разорван рукав. Нужна штопка, - равнодушно сообщил историк искусства.
 - Что?
 - Ну, пули, из этих зарослей гаоляна прилетают пули.
 - Так заштопайте, чего вы ждете? Централизованной штопки дырок от пуль не предвидится.
Аоки резко развернулся на каблуках и вышел.
 - Совместные действия спланированы следующим образом: армейские пехотные части под командованием Ивахары, Кентаро и Идзуми поддержат нашу операцию. Линия фронта на этом участке продвинется вперед и затем вновь откатится назад, довольно скоро. У нас будет трое-четверо суток - как объяснил мне капитан Ивахара, дольше они удерживать нужный нам район не смогут. Наступление предположительно начнется 11-го января. В рамки временно удерживаемой территории входит в первую очередь деревня Хасука, она же Ран-фуа, оконечность озера вместе с храмом Бисямонтэна и далее на запад до..., - полковник Кавасаки прервался, поскольку рука, которой он вел по карте, встретилась с высушенной лапкой каппы, которой вел ему навстречу по карте доктор Накао Рюити. У доктора Накао был странный взгляд, он ездил на харлее, любил медитировать в заброшенных святилищах, носил при себе на счастье засушенную лапку каппы и иногда пользовался ею вместо руки или указки. Еще он владел китайским языком.
 - По другую сторону от поселка Ляньхуа есть святилище Нюйва - разумеется, гораздо более древнее, чем храм Гуань-ди, столь удачно названного вами Бисямонтэном, - бесстрастно сказал доктор Накао и отодвинул лапкой каппы палец полковника. - Вот оно. Оно интересует меня больше, чем кусок проселочной дороги с зарослями ивняка, который капитан Ивахара собирается удерживать ценой собственной жизни.
 - Полностью разрушенное святилище, хотели вы сказать, - полковник вновь подвинул лапку каппы. Все присутствующие были в костюмах, оставляющих открытыми только глаза, но и по глазам полковника видно было, что доктор Накао его достал. - Место, где некогда было святилище.
 - Меня оно вполне устраивает.
 - Доктор Накао. У нас будет приблизительно три дня на то, чтобы без насилия совершить сделку, сочинить пьесу и произвести проверку, в рабочем ли состоянии театр. Второго шанса может не быть.
 - Я требую, чтобы линия фронта прошла западнее святилища Нюйва. Жертвоприношение можно сделать и на пустом месте, да будет вам известно, господин полковник, - если, конечно, по вам в это время не палят из пулемета. И если правильно выбрать жертву, то и разрушенное святилище на время испытает заметное оживление.
Пока шел спор о святилище Нюйва, вернулся Аоки с заштопанным рукавом, закрытым лицом, с двумя катанами - в полном облачении.
 - Если я правильно помню, ваш подчиненный Аоки обязан был подать всю документацию по театру теней вам позавчера, мне - вчера. Насколько я понимаю, ни один из нас так и не видел пока ничего, кроме художественной штопки на рукаве и фривольного стишка на его веере?
 - Послушайте: я из семьи, четыреста лет прислуживающей священным лисам в святилище Инари в Нагое, - сверкнул глазами Аоки. - Я умею готовить священный рис, - выразительно сказал он, резко перегнувшись к полковнику через стол. - Я был одним из немногих, кто сумел провести ритуал Идзуна. Ко мне священная лиса сама подходила и клала мне морду на колени!.. ("Кавай, какой кавай!.." - простонал доктор Накао). Не вам мне говорить, когда и куда что должно быть подано.
Лейтенант Итимура даже оторвался от протокола, услышав такое. Человек из рода жрецов Инари... Говорят, что у них в саду при храме живет семьдесят пять лис, и все члены этой семьи умеют с ними обращаться. Лисы шныряют в саду по ночам, а глаза у них светятся в темноте. Что по вечерам в главном помещении лисам всегда ставится чан священного риса. И если подсмотреть, как лисы приходят его есть, простому человеку становится не по себе: ведь лисы невидимы, и кажется, что рис сам по себе исчезает, только слышатся странные звуки, вроде чавканья. Все члены этого рода обучены поклоняться лисам с малолетства. Говорят, в прежние времена лисы вступали с ними в брак и учили становиться невидимыми.
Итимура испытал душевный подъем и легкий страх, подумав о том, что ему довелось оказаться в обществе цукимоно-судзи. В костюме Курама Тэнгу Аоки выглядел просто испепеляюще, как тонкая, резко вспыхнувшая молния, хотя в его обычном облике не было ничего воинственного,
 - Не надо давить на меня, господин полковник, - с напором сказал Аоки. - Я кусаюсь. После личной беседы с доктором Накао я подам в письменном виде все, что сочту нужным.
И хотя в протокол заседания штаба слова Аоки Харухико не попали, они в подробностях вошли в записки Итимуры Хитоси, дополненные еще мыслями самого лейтенанта. Впоследствии, услышав в корявом и неловком переводе Саюри про исчезающий из чана рис, Сюэли завалился от смеха на кровать, увлекая за собой Саюри, и с трудом выдавил в перерывах между приступами хохота тут же сложенный стишок:

  Сонмы и сонмы невидимых лис
  Жрали бесшумно невидимый рис.
  В общем, на вид пусто было в дому,
  Но не хотелось войти никому.


 - Я как глава материкового подразделения отряда "Курама Тэнгу" горжусь тем, что в состав нашей команды входят такие выдающиеся люди, - спокойно сказал полковник Кавасаки. Разумеется, он как полковник японской Квантунской армии не мог пренебрежительно отзываться о синтоистском жреце и принес Аоки формальные извинения. Только выходя предпоследним из помещения штаба, лейтенант Итимура слышал, как полковник тихо посетовал: "Они, конечно, великие ученые и продвинутые мистики... но... как же нам с Идзуми и Ивахарой отбить и удержать лишнюю полосу в три километра?"
Этот момент Сюэли было тяжелее всего объяснить недоумевающему Леше.
 - Почему полковник Кавасаки Тацуо, судя по всему, адекватный и думающий человек, с военным образованием, не сказал: "Знаете что, психи? Сидите-ка тихо"? Ведь это же клиника!
 - Потому что он просто не может назвать их психами. В государстве, у которого три ОФИЦИАЛЬНЫХ СВЯЩЕННЫХ сокровища - волшебный меч, волшебное зеркало и волшебная хрень, - ты же понимаешь, до какой степени там уважают мистику?..


Сюэли разбирал последнюю волну архивных папок. Он переползал на коленях от стопки к стопке, иногда садясь на пол и утирая пот покрывалом на кровати. Он бормотал сквозь зубы что-то странное, обрывки каких-то сутр, отрывочные обращения к Духам Южного и Северного Ковша, к Ночжа и Си Ванму - спасал свою психику. От каждой следующей подборки документов прошибал холодный пот.
Он откликнулся на стук в дверь, не думая, кто это, и привстал с колен, увидев яшмовое личико Цзинцзин.
 - Это жуткие пыльные папки, от них пыль так и летит. Видишь, я лицо платком завязал? Здесь очень вредно находиться. Тебе здесь нельзя. Я так счастлив, что ты зашла, - прибавил он сквозь платок.
На самом деле Сюэли не хотел, чтобы Цзинцзин видела документы из этих папок. Ведь она тоже поняла бы с первого взгляда процентов семьдесят иероглифов, а тексты там были такие, от которых он предпочел бы ее уберечь.
 - Ты осветила мое скромное жилище, подобно фее с десяти святых островов, - сказал Сюэли, напряженно размышляя, как ему не обидеть, не впустить, но и не выставить робкую гостью. - О, слушай, Ху Шэнбэй уехал ненадолго к себе в Шаньдун и оставил мне ключ. Если ты присядешь там у него - он, правда, ради лучшего фэн-шуя намалевал у себя дракона на потолке, нетрезвого какого-то вида, но наверх можно не смотреть, - я поставлю тебе на ноуте изящнейший русский фильм, 泥坑大王 Ни Кэн Да Ван. Ты ведь знаешь, кто такие Кащей Бессмертный и Баба-Яга? Так вот их там не будет! Но там эти же типажи реализованы с необыкновенным блеском в совершенно другом виде. Смерть Кащея записана на компакт-диске! Ничего лишнего, море аллюзий, фильм якобы детский, но по духу сопоставим с "Mao Cheng Ji" Лао Шэ. И я подойду через полчаса!


 - Это семейная традиция, - объяснил Аоки доктору Накао. - Начинается с одного человека, который приручает лису, а заканчивается семьюдесятью пятью мордами во дворе и всей семьей, которая их холит и лелеет. На протяжении сотен лет. Однако оставим восторгаться по этому поводу профанам, перейдем к делу. В плане захвата Императорского театра теней меня смущает одно: это самое страшное мыслимое оружие, - ну, к чему вам это объяснять. Китайцы сумели в течении пятисот лет хранить этот театр без каких-либо видимых повреждений для государства и прилегающих стран. Но боюсь, наша политическая верхушка, воспользовавшись театром, за месяц разнесет в пыль все по обе стороны океана.
 - Китайская культура бесконечно ниже нашей. В то время как история Великой Японии насчитывает...
 - Ну, эту часть можно опустить. Мы оба историки и знаем, что все это ерунда. Вы археолог, я специалист по искусству Китая. Какие между нами могут быть недомолвки?
 - То есть вы хотите поговорить откровенно, - медленно сказал Накао Рюити.
 - Даже одна ошибка, даже оговорка в разыгрываемой пьесе легко и непринужденно может повлечь за собой обрушение целого государства. Потом: откуда у нас возьмут кукловодов с нужным опытом?
 - Пригласят из театра Бунраку и переучат.
 - Это может стать концом всего, и Японии в том числе. Всеобщим концом.
 - Тогда условимся так: мы будем настаивать на том, чтобы передать Императорский театр теней только в руки лично микадо, минуя все промежуточные инстанции. Божественный правитель тэнно, потомок Аматэрасу, не способен совершить никакой ошибки. Он непогрешим.
 - Что ж, потомку Аматэрасу можно доверять. Хорошо, при этом условии я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Доктор Накао искал чудо, и ему уже было все равно. Правильнее сказать, Накао был в отчаянии. Каждую ночь он гадал и видел, насколько все будет хреново.

За дверью Аоки поджидал, присев на корточки у стены, лейтенант Итимура. Увидев его, он вскочил, вытянув руки по швам.
 - Да-а? - протянул Аоки.
 - Простите мне мое невежество, господин цукимоно-судзи, - поклонился Итимура - А что такое ритуал Идзуна?
 - Находишь беременную лису и начинаешь ее опекать. В результате и она, и лисята становятся твоими соратниками.
 - Соратниками? - опешил Итимура. - А вы... действительно кусаетесь?
 - Ну, могу укусить, если вам очень нужно, - отвечал Аоки Харухико.

 - Мой друг Ван Тао, ты его знаешь, говорил, что когда он уехал учиться в Нанкин, его родители тут же, на другой день, переделали его комнату под офис. Поэтому когда он приехал на каникулы, он был в некоторой растерянности. Бабушка, я тебя очень прошу: не расширяй магазин в сторону моей комнаты. Я вернусь, - сказал Сюэли погромче в трубку.
Бабушка на том конце провода засмеялась, закашлялась, и Сюэли снова не решился спросить ее ни о чём.

Спускаясь к лифту после семинара по минералогии, который проводился на 27-м этаже ГЗ, в зале Музея землеведения, Сюэли задержался у окна на 24-м этаже, прямо над площадкой, где гнездились огромные лесные вороны, и задумчиво глядел на этих птиц.
 - Я кину им булочку, не беспокойтесь, - сказал Сюэли, увидев, как сотрудница пытается открыть тяжелую створку окна, чтобы кинуть воронам марципан.
 - Спасибо, - сказала она с облегчением и ушла.
Как только Сюэли приоткрыл со скрипом внешнюю створку окна, к нему подлетел большущий ворон и уставился на него очень внимательно. Он даже придержал окно когтистой лапой, когда оно поехало назад от ветра. Он знал, что марципан для него. В клюве птица Рух держала что-то сверкающее и аккуратно сгрузила это на ладонь Сюэли, вроде бы в обмен на марципан. Вроде бы ворон даже поклонился. С ощущением, что он в дурдоме, Сюэли повертел камень и со вздохом пошел назад, на 27-й этаж. Он заподозрил, что это астропирит, украденный из экспозиции. Да, на витрине под этикеткой с химической формулой астропирита, конечно, ничего не было. "Заплатил! Широким жестом!" - подумал Сюэли, осторожно пристраивая астропирит на место. Рядом под формулой FeS2 тоже было пустое место. "Значит, просто пирит тоже сперли. Припасли". Сюэли порадовался хотя бы, что подучил минералогию настолько, что по крайней мере опознал краденое. "Кажется, у них здесь происходит круговорот всего в природе", - размышлял Сюэли, возвращаясь к лифту.

 - Я даже не буду рассказывать вам историю Чэ Иня, который читал при свете светляков, она совершенно неприлична, - сказал Сюэли своей русской группе в Институте Конфуция. - То есть сама история вполне пристойна, - спохватился он, глядя на девочек, - я только имею в виду, что она сильно навязла в зубах. Чэ Инь как образец прилежного студента за несколько поколений совершенно измучил народ. Потому я сразу расскажу про способы ее обработки остроумными людьми в более поздние времена.
Утром, вытряхивая из банки светляков, Чэ Инь сказал: "Только пожалуйста, что именно я читал, пусть останется между нами".
"Сколько же здесь ошибок!" - поразились светляки, осветив как следует свиток с сочинениями Чэ Иня.
Когда закончился сезон светляков, Чэ Инь внезапно понял, что карьера ученого ему не светит.
Дурачок Удалан набрал полный глиняный горшок отборнейших светляков. "Не просвечивает", - заметил он и с тех пор невзлюбил Чэ Иня.

Приторно образцовое поведение иной раз раздражает: люди ведь не железные. Всякий эталон усердного студента, почтительного сына и мудрого полководца бывал высмеян по многу раз. Я даю вам пятнадцать минут - и на растерзание вам Сунь Кан, Янь Шу, Куан Хэн, Су Цин, Сунь Цзин. Я полагаю, гуши об этих выдающихся людях уже очень давно проели вам плешь?
 - Янь Шу - фрик, который повторно держал экзамен, потому что первый раз ему попалась знакомая тема? - зашептались ученики. - Так, чур я пишу про него.
 - Да, поделите персоналии, чтобы не все об одном. И если вам нужен иероглиф, которого вы не знаете, я разрешаю написать пиньинь. Только не больше трех пиньиней должно быть у вас в работе, - сказал Сюэли, сел за стол и тяжело задумался.

Вчера он не вышел за едой, поленился сходить и за забытыми на общей кухне палочками и, доедая руками холодную лапшу, наткнулся в одной из последних папок на записки Итимуры. То есть он, конечно, не знал, что это такое. Его внимание привлекло то, что в начале каждого листа, справа, лейтенант методично проставлял дату и место и делал пометку "Итимура Хитоси, подразделение "Курама Тэнгу" Квантунской армии". Он сдернул с лица платок, глотнул воздуха и стал просматривать написанное, пытаясь настроить свой ум на предельное, расширенное понимание и поиск значений каждого иероглифа в объеме словаря императора Канси и "Моря слов". Тексты состояли из легенд, диалогов каких-то вполне безумных по ощущению персонажей (он даже не сразу понял, что это реальные люди) и бытовых сценок. Кусками шли протоколы совещаний штаба. В бумагах упоминался Императорский театр теней, а в середине повторялось на нескольких страницах имя его деда, Ли Сяо-яо. Это означало, что он действительно взаимодействовал именно с "Курама Тэнгу" ("Ах, лучше б он умер", - пробормотал Сюэли). "Это же надо так непонятно написать! Китайский, на котором говорят в аду". Хотя рассортировывать документы и оценивать их содержание у него до сих пор выходило, пора было признать, что адский извод китайского читать он на самом деле не может. Он всматривался в написанное до боли в глазах, наконец отобрал листы с 16-го по 20-е января 1944-го года, где в качестве места записи указан был поселок Ляньхуа, и вызвал звонком Саюри.
Цунами-сан приплелась в кимоно с морскими огурцами, как определил это для себя Сюэли, вся несчастная, с головной болью. К изумлению Саюри, ей сунули в нос бумаги. Судя по виду этих бумаг, на них ставили кружки с чаем и стряхивали пепел. Они проштампованы были печатью штаба Пятой армии.
 - "Сегодня господин полковник Кавасаки... проявил великодушие: он разрешил родственникам похоронить труп, который валяется здесь у нас около ворот. По этому поводу господин Аоки Харухико сложил хайку, которое непременно останется в веках", - с трудом подбирая слова, медленно перевела Саюри. Перевести само хайку она уже не смогла. Там было что-то про коршуна в восходящих потоках воздуха.
 - Я и без этого знал, что японцы - очень странные люди. Спасибо. Я узнал это достаточно давно благодаря тебе, - ласково сказал Сюэли. - Давай пропустим это хайку.
 - Это личные и исторические записки лейтенанта Итимуры Хитоси... Он... хотел достичь бессмертия.
 - Что? - Сюэли подумал, что ослышался.
 - Нет, не так. Он думал, что ведет историческую хронику большой важности.
 - Знаешь, есть разница небольшая.

До поздней ночи они сидели над "Заметками об истоках величия Японии", возвращались назад, находили более ранние куски, объясняющие смысл более поздних, склеивали сведения об отдельных людях в по возможности связную картину работы отряда "Курама Тэнгу" на территории Китая.
Странно. Дедушка чинил часы, разные пружинные механизмы... делал многоярусные вертушки, кукол-бонз, которые кивают головой... Один такой хэшан до сих пор сидит у бабушки на туалетном столике, кивает.
Никогда Сюэли не предполагал, что дедушка был хранителем Императорского театра теней.

 ...Саюри, скрестив ноги, сидела на кровати Сюэли с записками Итимуры в одной руке, другую она слюнявила и листала японско-русский словарь. В электронном сдохла четвертая пара батареек.
 - "Накадзима Хидэко по приказу командования и по указаниям Аоки-сан составил подборку свидетельств различных людей о том, что театр теней видели у Ли Сяо-яо, чтобы он не мог отпираться. Сам Аоки-сан в это время составил точную и доказательную бумагу о том, каким путем Императорский театр теней оказался у этого человека. Это был путь несложный: в Пекине Ли Сяо-яо владел мастерскую..."
 - Держал мастерскую. Владел чем, пятый падеж, - механически поправил Сюэли. У него ни кровинки в лице не было.
 - "...держал мастерскую кукол, механизмов и резьба по дереву. В Императорском театре теней расшатались головы у некоторых кукол и попортилась немного обивка сундука. Незадолго перед изгнанием и отъездом императора из Запрещенного города...". Странно. Мне стало лучше. Я так скверно себя чувствовала, но пять дней просидела тут скрюченная со словарем, - и стало лучше! Почему? - спросила Саюри.
 - Потому что ты Цунами-сан, - Сюэли никогда не трудился подыскивать логичные ответы и определения, да и вообще не раздумывал над репликами в разговорах с японкой: годилось что угодно. - "Из Запретного города".
Cо вздохом Саюри уткнулась опять в бумаги.
 - "...Из Запретного города Ли Сяо-яо принесли и вручили на починку весь целиком Императорский театр теней только на один месяц. Но за этот месяц император и императорский двор уехал в некоторой суматохе из Пекина, и театр забыли забрать. Он аккуратно сохранял предмет, чтобы возвращать. Когда позднее, в 1935 году, Ли Сяо-яо переехал в Хунань..."
 - Я понял, - сказал Сюэли.
 - "Этот комплекс сведений отряд "Курама Тэнгу" имел в своих руках, чтобы невозможность для Ли Сяо-яо вывернуться и отговариваться, что он ничего не знает".

 - Наступление начнется 14-го января. Только с шести часов утра этого дня придворный институт онмёдзи в состоянии обеспечить поддержку нашей локальной операции, - сообщил полковник Кавасаки. - До этого они призывают и просят о содействии по другому поводу очень сильного ками, который, наоборот, может развалить всю нашу операцию, если услышит о ней.
 - Этот институт придворных онмёдзи вертится там, как флюгер, - тихо заметил Аоки. - Что за люди!..
 - А что, собственно, дает вам ваше сотрудничество с лисами? - отвлек его вопросом доктор Накао, который вообще не слушал, что говорит полковник.
 - Многое. Ну, например... В ноябре 1930-го года на Идзу я погиб бы в землетрясении, если бы меня не вывели из опасной зоны лисы. Они буквально тянули меня за одежду. Деревня, которая осталась позади меня, как только я вышел за окраину, рухнула в руины. Но ваш вопрос, доктор, не вполне корректен. Обычно мы спрашиваем себя не что может нам дать наша дружба с лисами, но что мы можем дать лисам.
 - Господин Аоки! Насколько быстро вы сможете подтвердить подлинность театра теней? - обратился к нему Кавасаки.
 - Грубую подделку я отличу сразу. Я читал много описаний этого произведения искусства, очень детальных. Но, в любом случае, мы ведь собираемся проверить действие театра на месте?
 - Безусловно.
 - Тогда действие театра скажет само за себя.
 - Мы хотим от него, чтобы он продемонстрировал работу театра, а это невозможно сделать под давлением. Нельзя за сутки написать пьесу из-под палки, - сказал доктор Накао. - Поэтому нашим оружием должно стать... во всяком случае, не оружие, - и лапка каппы обвела двух до зубов вооруженных часовых, сидевших на полу у дверей, как учитель обводит грубую ошибку.
 - Если я правильно вас понимаю, мы хотим, чтобы ядовитая змея аккуратно и осторожно, в атмосфере взаимного доверия и доброжелательности поделилась с нами ядом, - сказал Кавасаки Тацуо.
 - Да, ваше образное сравнение довольно точно, - кивнул доктор Накао. - Предоставьте мне контроль над ситуацией.
 - Господин Аоки! - когда все расходились, к Аоки Харухико подбежал лейтенант Накадзима или как-то еще, - откровенно говоря, Аоки не помнил его фамилии. Он вел протокол совещания, кажется.
 - Господин Аоки, как мне лучше записать - что такое Императорский театр теней? - спросил он, используя самые вежливые формы. - Боюсь, я... моя прискорбная необразованность не позволяет мне...
 - Императорский театр теней династии Мин - это театр, который проецирует на реальность все, что было показано в разыгранной в нем пьесе, при соблюдении определенных правил постановки.


"О, наконец-то у нас эротическая сцена!" - сказали все, когда на репетициях капустника дошли своим чередом до первой встречи студента Чжана с Ин-Ин.
 - Это предельно целомудренная сцена. Вы... как это? - отозвался Сюэли. - Как это говорят по-русски? Пришел лейтенант...
 - ...И всё опошлил, - сказал Ди, выходя в костюме и в гриме. - Не лейтенант, поручик. А не пошли бы они, не обращай внимания.
Они начали.
 - Uh-oh. Внезапно струны порвались.
Что по примете означает: кто-то
Подслушивал игру мою сейчас.
Дай выгляну-ка, что ли, за ворота?

 - Оставил цинь. Какая жалость!
Я тихо вроде бы подкралась.
Потихоньку начну перекличку в стихах,
Только спрячусь получше вот здесь, в лопухах.
Кто так дивно талантлив в искусстве одном,
Тот, конечно, искусен во многом ином...

Да перестаньте вы все ржать! Ну что вам, смешинка в рот попала? - посетовал Ди. - Детский сад какой-то. Абсолютно в унисон будем говорить "Ах, какой юноша!" - "О, какая девушка!" или разнесем? - спросил он.
 - Как тебе кажется лучше?
 - Чуть-чуть разнести, я чуть раньше.
 - Давай.
 - Ах, какой юноша!
 - О, какая девушка!
Осмелюсь ли спросить я, чья вы дочь?
 - Цуй - скромная фамилия моя.
Знакома ль вам она, не знаю я...
Да как у Цоя пишется точь-в-точь!

 - Знаешь, Ди, ты и сам не прочь похулиганить, по-моему.
 - Но Цуй - фамилия девушки у Ван Ши-фу, а это действительно соответствует фамилии Цой, я же не виноват.
 - Давай по тексту. Как знак "высокий" пишется точь-в-точь.
 - Слушай, а зачем мы этот маразм?.. Он же образованный человек, - что он, в самом деле, иероглифы писать не умеет?
 - Ну давай выкинем.
Я вспоминаю, что в "Саде фамилий"
Вашу я тоже встречал.

 - А ты что, реально читал этот "Сад фамилий"? - спросил Ди своим обычным голосом.
 - Ты что? Хэ Чэн-тяня? Это же исследование утеряно.
 - А, давай тогда добавь еще:
Доблести ваших почтеннейших предков
Просто разят наповал.

 - Знаете что? Надо вместо капустника просто выпустить вас и показать ваш обычный разговор между собой, - предложил Сюй Шэнь.


Эти драные красные фонари на верандах, промозглый ветер, "заплаканный" бамбук, развалины ворот позеленелого камня с опасно накренившейся табличкой 莲花 наверху - с пяти утра они были в марш-броске, хотелось всех убить. В поселке жизнь шла по-прежнему, были люди и на рынке, и в лавках, и в кабаках, и в гостинице, поскольку из-за особенностей предстоящего задания при захвате Ляньхуа в действие приводился вариант "добрые покровители". С этой целью поселок брали не кроваво, с этой же целью лейтенант Хитоми, окончивший переводческие курсы, вещал по-китайски в рупор с грузовика:
 - Не надо все разбегали кто куда. Под расстрел только люди предатели. Мы принесли вам еды фрукты одежды консервары ширпотреб, если вы будете хорошо нас послушать...
Доктор Накао поморщился, но на грузовик подниматься не стал. "Через три-четыре дня нас отсюда выбьют, какая разница, как все это прозвучит".
Когда они в полном облачении шли через поселковый рынок, доктор Накао сказал полковнику:
 - Простите, к вам прилепилась этикетка - "Стоимость 3 юаня". Это очень немного. Но я не думаю, что кто-то сделал это нарочно, - остановил он Кавасаки, который резко обернулся и потянулся к мечу.
С другой стороны громадной глинистой лужи, из толпы перепачканных детей, совместными усилиями создающих посреди лужи остров с небольшой глиняной статуей Будды, доносился беспорядочный гомон.
 - "К нам снова пришла вся японская армия?" - перевел Накао, помогая шоферу откинуть борт и вытащить из грузовика свой харлей. - "Смотри, это какая-то новая армия, в прошлый раз была не такая". - "У меня есть две японские военные иены!" - "А у меня - половинка рисового пирожка с поминок". - "Не может быть, чтобы у тебя, Ляо, она залежалась!"
В уме у Накао Рюити сейчас же сложилось пятистишие:
Сильной холодной волной
Смыло страну в океан.
Поверху плавать остались
Только военные иены.
В полдень растаял туман.

Ему постоянно приходили на мысль такие стихи, но он никогда не произносил их вслух. Недавно в Японии переписали "закон об опасных мыслях" и что-то в него добавили.


Ли Сяо-яо вышел к ним - одет был в серое, и лицо тоже серенькое. Шел он очень медленно и сосредоточенно глядел в землю. Он был худенький и мелкий. Совершенно точно можно было сказать, чего в нем нет совсем: в нем не было ни капли хитрости. Один раз за весь разговор можно было заметить такое движение глаз, как будто он хотел кинуть взор поверх деревьев на небо, но не решился.
 - Мы представляем собой лучшее, что есть сейчас в японской армии, - коротко представил подразделение доктор Накао. В дальнейшей своей речи он обрисовал то поведение, которого, вероятно, обязывает придерживаться Ли Сяо-яо в этой ситуации его воспитание и культура - презрев свою жизнь, спасти от врага бесценный театр теней и так далее, - и почтительно просил его погодить реализовать вот эту внутреннюю программу, не выслушав его подробнее.
Ли Сяо-яо стоял молча. Смотрел вниз.
 - Видите ли, Na Gao xiangsheng... Мы голодаем. Так что нет у меня сейчас ни совести, ни чести, - сказал он.
Чтобы затянувшаяся пауза не привела к потере кем-нибудь из присутствующих лица, доктор Накао сказал:
 - Только не думайте, что мы заплатим японскими военными иенами. Ничего такого не случится. Мне самому они напоминают те деньги, которыми расплачиваются лисы и еноты-оборотни. При свете дня они превращаются снова в сухие листья и разную дрянь. Военные иены не обмениваются ни на какую валюту и ничего не стоят Японии. Мы заплатим вам золотыми и серебряными слитками, очень много, прямо сейчас или когда вы скажете. Не беспокойтесь об этом.
 - Не осмеливаюсь вас даже и угощать тем, чем питаются мои домашние, - в обычные времена это, признаться, вовсе не почитается съедобным, - тихо сказал Ли Сяо-яо.
Он провел их с поклонами в дом. Это был слишком бедный дом для того, чтобы в нем была особо выделена женская половина; из полутемной кухни мелькнуло испуганное, совершенно детское личико. Хотя Ли Сяо-яо, представляя жену, и употребил книжно-почтительное выражение, которое Накао перевел бы примерно как "Это моя карга", по виду ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Аоки развязал фуросики с о-бэнто, выложил простенькие инари суши на стоявшую на столе грубую тарелку со сценкой из "Сна в красном тереме".
 - Аоки - милейший человек. Он лично, своими руками пока никого не убил в этой войне, - представил его доктор Накао. Аоки слегка обозначил поклон. - Он... вот здесь немного риса.
Хозяин дома двумя руками принял у него тарелку, с поклоном извинился и, отложив на ладонь несколько штук, поспешно отошел и, видимо, сунул их жене в полумраке за занавеской. Аоки не всматривался из брезгливости, но, по-видимому, на попечении Ли Сяо-яо была не только жена, существовали там и другие домочадцы - в помещении за занавеской слабо шевельнулся какой-то сверток с тряпьем и подало голос еще какое-то ветхое одеяло на кровати.
 - Никому не нужны сейчас забавные механизмы и куклы, - сказал Ли.
 - Почему он не попытался поправить свои дела с помощью театра теней? - спросил Накао у Аоки по-японски.
 - Он пытается поправить свои дела с помощью театра теней. Продав его нам, - возразил Аоки.
 - Нет, почему он не разыграл однажды вечером пьесу, в которой божество щелкнуло пальцами - и его семья сказочно разбогатела?
 - Правила постановки очень осложняют эту возможность. Трое посторонних зрителей - представьте себе последствия в захолустном городке, где все знают всех и каждый дом полон бед под самую крышу.
 - Представляю, - сказал доктор Накао.
 - Но не удивлюсь, если он просто не касался драгоценной старинной вещи, считая, что не имеет права ее трогать, - усмехнулся Аоки.
 - Я спрошу о его резонах, - объявил Накао и с холодным любопытством перевел свой вопрос.
 - Единственный раз, когда умирал маленький сын, я хотел поставить в театре пьесу, в которой бы он выжил. Но не успел, - отвечал с некоторым трудом из-за набитого рта Ли Сяо-яо. - Слишком уж быстро он умер.
За занавеской послышался сдерживаемый всхлип.

 - Ой, извини, так тяжко это, - сказала Саюри дрожащим голосом, остановившись, и тоже начала жалобно сопеть носом.
 - У дедушки не было сыновей, - сказал Сюэли, - но это не важно. Давай дальше. Я фигею.

<< Начало | Продолжение >>

Автор: Коростелева Анна Александровна

Сайт: О чем не говорил Конфуций. Точно.


Видео цзянь тайцзи-цюань

Видео дадао


Выездной летний семинар группы Тангун на Белом море - июль 2015


新春到!红萝卜来贺年啦!

Главная страница Поиск Контакты


При цитировании материала активная ссылка на «ChenStyle.ru - Чень Тайцзи цюань» обязательна
ChenStyle.ru © 2007-
台北市陳氏太極拳協會首頁